Нога ее на мне мелко-мелко задергалась, то ли во сне все еще скачет, то ли бежит от чего-то злого и страшного. Я услышал тихий стон, полный ужаса, невольно протянул руку и тихонько погладил по голове. Стон сразу оборвался, нога перестала дергаться, а Беатрисса пробормотала что-то довольно, словно злая тварь в испуге убежала, вздохнула и, вскинув руку, обняла меня за шею.
Я застыл, страшась сделать лишнее движение. Если эта надменная дурочка проснется, она тут же обвинит меня в попытке изнасилования — как же пленниц всегда насилуют! — но она посопела довольно, ко всему еще и голову положила сперва мне на руку, а потом и вовсе на плечо, заснула уже без подергивания лапок и жалобного повизгивания.
От ее тела пахнет просто волшебно, посапывает тихо-тихо, но прямо в ухо, а рукой держится за меня, как за дерево, с которого боится свалится. Пышной грудью прижалась к моей груди, мне всегда казалось, что ее грудь буквально вырезана из бука и покрыта лаком, но сейчас, разогревшись, она стала мягкой и податливой, как и все ее горячее тело.
Лежать становилось все труднее. Я решил встать и уйти к Стефэну или Киллатрику, но едва шевельнулся, она придержала меня за шею и пробормотала что-то в ухо сердито и требовательно. Я выждал, сделал еще пару попыток, но всякий раз она вцеплялась в меня, словно это не я вверг ее в цепь несчастий, а наоборот, я от них защищаю.
Ладно, сказал я, спи. Я принес тебе беду, я постараюсь как-то и загладить ее.
Под утро я заснул, сны посетили легкие и волшебные. Парил в небесах, чувство восторга не оставляло ни на минуту. Даже проснулся с глупой улыбкой и пару минут лежал, не веря своему счастью: прелестная головка леди Беатриссы по-прежнему на моей плече, обняла рукой и так высоко забросила на меня согнутую в колено ногу, что если вытяну губы трубочкой, смогу поцеловать.
Кольнул страх, что если пробудится, то ощутит вину, хотя во сне трудно себя контролировать, начал выползать из-под нее. Она недовольно бурчала и цеплялась, не желая отпускать такую теплую и удобную подушку.
Оделся я уже в коридоре, двое стражей насмешливо поглядывали от лестницы, но едва я сделал свирепое лицо, поспешно отвернулись.
У лестницы как чертик из коробки выскочил сэр Стэфан. Я сразу увидел, что он поджидает, хотя простодушный рыцарь сделал вид, что просто мимо проходил и остановился поговорить со стражами. Я поприветствовал и хотел топать мимо, как сэр Стефэн вскрикнул поспешно:
— Да, сэр Ричард! Только сейчас вспомнил… Его Величество изволило повелеть, что как только увижу вас, чтобы со всей любезностью пригласил к нему.
— Ого, — сказал я. — Что это с Его Величеством? Нет, чтобы разбудить пинком, поставить и стойке «смирно» и повелеть… изречь свою монаршью волю…
Он вскрикнул шокировано:
— Сэр Ричард, как вы можете?… Вы же гость, Его Величество так и сказало даже вслух.
— Ух ты, наконец-то…
— Так вы идете, сэр Ричард?
— Прямо щас?
— Да, Его Величество сказало, чтобы вас не тревожить, когда освободитесь… гм… Его Величество хотело бы вас видеть.
Я буркнул:
— А что на меня смотреть? Я такой же, как и вчера.
Он развел руками.
— Наверное, что-то и сказать хочут. Важное.
— Как же, — сказал я саркастически, — короли всегда говорят только важное. Пойдем-пойдем.
Барбаросса выглядит усталым, я покрутил головой, раньше он и поздно вечером оставался свежим и бодрым. Похоже, благополучное королевство тоже достигает какого-то периода развития, когда должны происходить какие-то гадости, вежливо именуемые болезнями роста.
— Доброе утро, Ваше Величество, — сказал я, кланяясь преувеличенно почтительно, даже как бы в ужасе перед его устрашающим королевским величием. — Все в заботах о судьбах мира?
Он зло огрызнулся:
— Я же сказал тебе, что мне до твоего мира… Ты садись, тут никто не увидит, какая ты свинья. И что не чтишь старших. Вот ты считаешь, что я не прав. Но посмотри, что получилось из твоей правоты. Ты не захотел принять те владения под свою руку, так? Теперь и леди Беатрисса потеряла их, никто ей не простит такой сумасбродной выходки. Ишь, вздумали благородством меряться! Ее владения сейчас станут ареной жестоких схваток…
Я сказал с неудовольствием:
— Наверняка она оставила свой замок на Саксона. Он из верных служак. Старый солдат, не предаст, будет стоять насмерть. А как охранять замок, знает. Солдаты ему преданы.
— Он не из знатного рода? — спросил Барбаросса. — Вот видишь. На ее владения будут претендовать все, кто имеет хоть малейшее родство с родом Бражелленов! А их будут поддерживать те, к тому это выгодно. Разгорится кровопролитная война всех против всех…
— Что Вашему Величество на руку, — сказал я ядовито.
— В какой-то мере, — признал он. — Противник ослабеет, ему будет не до меня. А мне потом, когда соберусь с силами, проще будет добить остатки истекающих кровью и установить там свою власть.
— Дважды два четыре, — согласился я.
Он посмотрел с неудовольствием.
— Тебе, конечно, в голову не может придти, что мне вовсе не безразлично, льется там кровь или нет. Все-таки это мои люди, а государя недаром именуют отцом королевства. Как отцу мне предпочтительнее видеть не сожженные села и заваленные трупами поля, а цветущий край, сытых крестьян… Я — настоящий король!
Я полюбопытствовал:
— А что есть настоящий?
Он сказал раздраженно:
— Правитель, который благополучно миновал детский драчливый возраст. Теперь мне куда важнее не сколько народа я извел в битвах, а сколько накормил.
Я помолчал, Барбаросса в чем-то настоящий Аттила, в чем-то Ричард Львиное Сердце, но иногда говорит так здраво, словно в нем просыпается дальновидный и расчетливый политик. Любой политик старается накормить подданных, это залог его благополучия, залог притока гастарбайтеров из других королевств, а среди этих перемещенных лиц будут не только купцы и крестьяне. Многие знатные рыцари предпочтут принести вассальную присягу именно такому государю. То есть, быть хорошим королем еще и экономически выгодно.